Введение
Жизнь Церкви, как и жизнь человека, напрямую зависит от того, как и во что она верит. Любая практика начинается с теории, даже если мы и не осознаём этого. Любая же теория начинается с аксиом – с тех положений, которые зачастую принимаются верой даже в так называемых точных науках, и без которых наступает полный хаос.
Перед ранней Церковью стояла историческая задача осознания того, во что она верит, что является для неё теми аксиомами, на которых можно строить жизнеспособные теорию и практику, задача формулировки основных этих аксиом, которыми мы пользуемся по сей день.
В настоящей работе мы увидим, что и в какой степени было авторитетно для ранней Церкви, то есть, что или кто определял, во что христиане верили и как они должны были жить. Мы увидим, что привычные нам книги Нового Завета не сразу обрели свой абсолютный статус, которым обладают они сейчас. В работе также показана как необходимость для веры Церкви абсолютно авторитетного, так и необходимость для этого абсолютно авторитетного чётко очерченных границ.
Роль апостолов и евангелистов в ранней церкви
Влияние апостолов на формирование церкви при их жизни
Можно с уверенностью сказать, что без апостолов Церковь не существовала бы. Христос, будучи «краеугольным камнем» Церкви (Еф 2:20) всю заботу по созданию Церкви возложил на апостолов, так что они стали её «основанием» (тот же стих), когда Церковь родилась, Христа с ней уже не было (видимым образом), и апостолы должны были, как донести весть о Христе тем кто не знал о Нём, так и передать свой опыт общения с Богом, и опыт новой жизни новообращенным. В споре с гностиками, Тертуллиан заявляет: «если Господь Иисус Христос послал апостолов проповедовать, нельзя признать других проповедников кроме назначенных Христом, ибо Отца никто не знает, кроме Сына, и того, кому Сын открыл (Матф 11,27); а Сын, как представляется, не открыл никому, кроме апостолов, и послал их на проповедь того именно, что Он им открыл» Но поскольку Тертуллиан живёт уже после Апостольского века, он продолжает эту мысль так: «А то, что они проповедовали (именно то, что открыл им Христос), нужно (возражу и здесь) доказывать не иначе, как через те церкви, которые сами апостолы основали, когда проповедовали, как говорится, и живым словом, и впоследствии через послания. Если это так, тогда ясно, что всякое учение единодушное с этими апостольскими церквями, прародительницами и основательницами веры, нужно считать истинным…» [3, с. 115].
Говоря о Церкви времён Деяний, Хусто Гонсалес утверждает: «В той ранней церкви авторитетом пользовались прежде всего двенадцать апостолов (хотя некоторые исследователи утверждают, что авторитет апостолов начал пропагандироваться позднее, чтобы создать в церкви некую властную структуру). Наибольшим влиянием среди апостолов, судя по всему, пользовались Пётр и Иоанн – на то есть множество указаний в Деяниях, а в Гал 2:9 Павел называет их двумя из «столпов». Третий «столп», между тем, был не из числа двенадцати. Им был Иаков – брат Господень. По словам Павла (1Кор 15:7), воскресший Иисус явился Иакову. То ли благодаря своей кровной связи с Иисусом, то ли по каким-то другим причинам, но Иаков вскоре стал лидером Иерусалимской церкви» [1, с. 30]
Итак, пользовались ли в Древней Церкви авторитетом апостолы, и что это был за авторитет? Воспринимая апостольскую проповедь, люди обретали духовную свободу, становились царственным священством. Иоанн говорит верующим, что они уже не нуждаются в том, чтобы кто учил их, так как они имеют помазание от Бога (1Ин 2:27). Апостол Павел утверждает, что откровения Божии приоритетны для него по сравнению с мнениями людей, будь то даже и сами апостолы (Гал 1:17, 2:6). Самому Павлу приходилось много сил потратить для того, чтобы подтвердить своё апостольство и право учить со властью. Ещё до образования Церкви апостолы заметили, что появляются проповедники, которые «не ходят за ними» (Мк 9:38). Разнообразие учений и мнений в раннем христианстве вполне можно сравнить с современным конфессионализмом. Появлялись религиозные группы почитающие Христа но апостолов отвергающие – это неприятие касалось прежде всего апостольского учения о Христе (1Ин 2:18-28). В этом тексте Иоанн говорит об антихристах (интересно, он отмечает, что их появилось много, возможно, даже очень много), которые отрицали человеческую природу Христа. Иоанн заповедует «пребывать в Нём» (2:28), что в данном контексте, помимо праведной жизни и водительства Духом Святым, может обозначать и пребывание в апостольском учении. Но что такое «апостольское учение» — доподлинно это могли знать лишь люди, учившиеся у апостолов или у их непосредственных учеников, либо читатели апостольских Посланий и Евангелий. В первом случае точное понимание апостольского учения зависело от точности передачи информации «из уст в уста», во втором – от личной способности человека к восприятию текста, и обладания необходимым количеством книг. Поэтому, в начале более предпочтительным мог быть первый метод обучения, но с годами всё большую ценность обретал второй.
Влияние учения апостолов после их смерти
Кажется, не сразу церковь осознала важность учения апостолов, которое необходимо сохранить. В своём развитии Церковь пережила смерть апостолов и пошла дальше, стремительно развиваясь и делая ошибки. Брюс М. Мецгер, рассматривая употребление Новозаветных книг ранними авторами, неоднократно приходит к выводу, что для наиболее ранних христианских писателей книги Нового Завета не являются авторитетными сами по себе, а лишь постольку, поскольку содержат слова Иисуса Христа. Так он говорит об авторе Дидахе: «Обращаясь к Евангелию, автор приводит только слова Иисуса, само же Евангелие (несомненно, от Матфея) считает не необходимым и надёжным источником высказываний Христа, которые с несомненной достоверностью передаются верным, а лишь удобным собранием Его изречений» [4, с. 52]. Приблизительно то же о Клименте Римском, и его отношении к книгам Нового Завета: «Хотя все эти книги, несомненно, имеют для него большое значение, он никогда не отсылает к ним как к Писанию» [4, с. 44]. И об Игнатии Антиохийском: «главным авторитетом для Игнатия выступает апостольское свидетельство о жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа, причём не так уж важно, в устной или письменной форме… Но нет достаточных свидетельств, чтобы он рассматривал какое-либо Евангелие или Послание как ˝Писание˝» [4, с. 49]. Далее, «Папий признавал два источника христианства: одним было устное слово, другим – записанные свидетельства. То, что он предпочитал первое, объясняется скорее психологическими, нежели догматическими причинами» [4, с. 53].Такой авторитетный богослов как Климент Александрийский, охотно пользуется незаписанным преданием, и в целом его представления о Писании предполагают «открытый канон» [4, с 135] (насколько возможно говорить о каноне до его официального появления).
Тем не менее, в церквях-получательницах Посланий их бережно хранили и читали как Священные Писания, а поскольку сами эти церкви были образцом, и являлись также материнскими для многих других, то постепенно книги Нового Завета всё шире обретали известность и авторитет. Нельзя обойти вниманием и сам богодухновенный характер Новозаветных книг – они возвышаются над всем изобилием раннехристианской (да и всякой) литературы, только вот чтобы ощутить их уникальность Церкви потребовалось некоторое количество времени на размышление и масса литературного материала для сравнения.
Впоследствии, при выработке критериев каноничности для книг Священного Писания, Апостольское происхождение было сильным, хотя и не основным доводом в пользу книги [4, с. 247]. В случае Евангелий Луки и Марка и книги Деяний указывалось, что они записаны со слов апостолов, людьми близкими к ним.
Роль пророков в ранней церкви
На основании Деяний апостолов мы можем утверждать, что в ранней церкви были пророки – не просто проповедники, но предсказатели будущего и чудотворцы, имеющие близкие взаимоотношения с Богом. Так, Павла не только знаменитый Агав предупреждал о предстоящем аресте и страданиях (Деян 21:10-11), но на встрече с ефесскими пресвитерами Павел сказал, что «Дух Святой по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня» (Деян 20:23). Вообще, многие признают, что опыт обращения первых христиан был очень ярким, люди действительно получали чудесные дары для служения. Апостолами совершались многочисленные чудеса (Деян 2:43), и когда Павел говорил о пророческом служении в церкви – он говорил не о чём-то из ряда вон выходящем, а об «обыденном» в христианской среде. По словам Эрла Е. Кернса пророки относились, по видимому, к числу наиболее влиятельных руководителей новозаветной церкви [5, с. 61].
О чудесах и пророчествах в ранней Церкви рассказывает древний историк Евсевий, цитируя Иринея (130 – 202 г.): «истинные ученики Его, получившие от Него благодать, совершают Его дела благие, разные, смотря по тому, кто какой дар получил от Него. Одни изгоняют демонов действительно и надежно, и часто, очистившись от злых духов, люди становятся верующими членами Церкви; другие предвидят будущее, имеют видения и пророчествуют; иные лечат больных, и возлагая на них руки, возвращают им здоровье; даже, как мы говорили, они воскрешали умерших, и те долго жили с ними… В другом месте он же пишет: ˝Как мы и слышали от многих, есть в Церкви много братьев, имеющих дар пророчества и говорящих на разных языках по наитию Духа; они обнаруживают к пользе сокровенные людские помыслы, а также изъясняют Божественные тайны˝» [9, с. 174].
Присутствие Бога ощущалось так реально, что сейчас люди вынуждены искать ответ на вопрос, почему в наше время в среде верующих не происходят подобные чудеса, почему «умолкли пророчества». Наиболее верным представляется ответ, что чудеса и пророчества были необходимы первой церкви для подтверждения истинности своего свидетельства и для того, чтобы поддерживать церковь до появления письменного канона.
Но что является «свидетельством», или, даже «гарантией» подлинности пророка? Вдохновенная проповедь? – но мир знал множество выдающихся ораторов далёких от христианской веры. Благочестивая жизнь? – но многие проповедники, признанные лжеучителями и еретиками были известны благочестивой жизнью и даже аскетизмом. Чудеса? – но нам известны предупреждения о ложных чудесах, и о прорицаниях, вызываемых демоническими силами (Мф 24:24, Деян 16:16-18).
Автор «Пастыря», Герма (или Ерм), представляет своё произведение как результат сверхъестественного откровения, и эта книга читается во многих церквях наравне с Посланиями апостолов. В глоссарии к «Введению в Новый Завет», в статье «Апокрифические Апокалипсисы» Дональд Гатри замечает, что «гонения со стороны властей и языческое окружение порождали в церкви безудержный профетизм и эсхатологические чаяния» [5, с. 885], то есть судя по всему, он предполагает, что причина многих пророчеств в психологии гонимых христиан.
К концу первого века, когда пророческое служение было в самом разгаре, Церкви пришлось затратить некоторые усилия, для того чтобы как-то его упорядочить. Апостол Павел в Послании к Коринфянам призывает пророков к порядку во время богослужения (1Кор 14:29-33), а популярное раннехристианское произведение «Дидахе» содержит критерии отличия истинных пророков от ложных (интересно, что при этом апостольское и пророческое служения почти отождествляются, из чего можно сделать вывод, что многие в ранней Церкви не ограничивали круг апостолов двенадцатью человеками). Эти критерии таковы: Странствующий апостол (пророк) не должен оставаться в церкви более двух дней, пророк должен иметь «нравы Господни», он должен в духе определять трапезу и не есть от неё (предполагают, что имеются в виду благотворительные трапезы). Здесь, как и в первом пункте имеется в виду бескорыстность служения. И снова: «А если кто скажет в духе: дай мне деньги или ещё что-нибудь, не слушайте его». В результате церковь оказывалась перед дилеммой, которую отметил автор Дидахе: «И всякого пророка, говорящего в духе не испытывайте и не обсуждайте, ибо всякий грех простится, этот же грех не простится. Не всякий же говорящий в духе – пророк…» [6, с. 32-34].
Когда к концу второго века пророчества в Церкви иссякли, возникло движение называемое Монтанизмом, по имени основателя движения – Монтана. Это религиозное движение отличалось крайним ригоризмом, неистовым ожиданием пришествия Христа и пророчествами. Известно, что монтанистские «пророчества» произносились в состоянии экстаза, «как бы безумия», по словам Тертуллиана, тоже, кстати, участника этого движения. Монтанисты отдавали отчёт в том, что Христос учил не впадая в экстаз, но считали новую форму пророчеств более совершенной [7, с. 358]. В монтанизме появилась своя священная литература, которой пользовались наряду с книгами, позднее вошедшими в Новый Завет [7, с. 352-353].
Усиление влияния официальных служителей
Похоже, что пророчества начали стихать уже к концу апостольского периода. Историки говорят: «На смену харизматическим лидерам стали приходить официальные служители церкви». А почему пророческое служение было столь кратковременным? Видимо, перед Церковью стояла историческая задача сохранения наследия Иисуса Христа – Его учения, и осознания его. Вероятно, был в этом и психологический фактор – Церковь «взрослела». Люди хотели находить в Церкви стабильность, ведь это – Царство Божие, явленное на земле. Но помимо этого, на Церковь переносились стереотипы Римского государства – Церковь копировала иерархическую структуру общества, тем более что предпосылки к этому были заложены Священным Писанием – Избранием Христом апостолов, поставлением Павлом епископов и пресвитеров, наконец, такими словами, как «младшие повинуйтесь пастырям» (1Пт 5:5).
Пророчества утихали по мере распространения книг Нового Завета, по мере подготовки грамотных служителей, и по мере осознания Церковью своего богатства – своего учения. Однако, возможно, это не проходило столь гладко. Не даром едущий на казнь Игнатий Антиохийский так много пишет о значении для церкви епископа: «на епископа должно смотреть как на Самого Господа» [7, с. 310]; «ничего не делайте без епископа и пресвитеров» [7, с. 319]; «Все почитайте дьяконов, как заповедь Иисуса Христа, а епископа, как Иисуса Христа, Сына Бога Отца, пресвитеров же, как собрание Божие, как сонм апостолов. Без них нет Церкви» [7, с. 319]. Несомненно, эти слова много сделали для укрепления авторитета официальной власти.
Поскольку не все служители оказывались верными и могли выстоять в гонениях возникал вопрос: «а действительно ли рукоположение или крещение, совершенное впоследствии отпавшим служителем?» В результате, в церкви стали признаваться таинства сами по себе, действенные силою заключающейся в них благодати, а не верою или верностью того человека, который их совершает. От совершающего же таинство лишь требовалось, чтобы он был законным служителем церкви [см. 1, с. 142-144].
В послании римского епископа Корнелия (251-252 г.) перечислены низшие церковные должности. Это υποδιακονοι (иподьяконы), ακολουθοι (сопутствующие, следующие за кем-либо, может быть, нечто вроде свиты), εξορκισται (заклинатели – изгоняющие бесов), αναγνωσται (чтецы), πυλωροι (привратники) [8, с. 459] (переводы слов – Е. К. на основании греческо-русского словаря А.Д. Вейсмана). Из этого мы видим, как усложнилась церковная структура к середине третьего века.
Среди официальных служителей церкви авторитет епископа возвышается над авторитетом прочих служителей – «представители коллегиального начала, пресвитеры, отступают перед представителями начала монархического» (курсив – Е.К.) [8, с. 459]. Хочется особенное внимание обратить на выделенные курсивом слова – в Церкви побеждает монархическое начало, структура и централизация. «Потребности времени, нужда в твёрдой защите церкви против еретиков, вполне благоприятствовали этой централизации церковной власти. Борьба с еретиками, особенно гностиками, могла с успехом разрешиться лишь на почве предания, сохраняемого в церкви от времён апостольских. Идеальное единство церкви следовало перевести в реальное, указать конкретных носителей этого апостольского переемства. Послания Игнатия, сочинения Иринея и Тертуллиана дают такую постановку этому вопросу. (Влияние Ветхозаветного священства можно оставить в стороне). И епископ естественно возвышается над своим пресвитериумом как высокочтимый παπας ιερωτατος, αρχιερευς, summus sacerdos. Ему принадлежит высшее седалище в центре своего пресвитериума, высший надзор за своею паствою; он поставляет членов клира; наоборот, с III века избрание епископа рассматривается как дело общецерковное, в нём принимают участие не только клир и народ, но и соседние епископы. Словом, пресвитерство, затемняемое постоянным присутствием превосходящей славы епископа, с которым оно действует совместно и нераздельно, доводится до роли весьма скромной, далеко не соответствовавшей их иерархическому положению; пресвитер фактически стоит иногда даже ниже диаконов» [8, с. 459-460]. Таким образом, епископы становились хранителями предания и традиции, гарантами правоверия.
Авторитет «столпов» Церкви
Путешествие Игнатия Антиохийского на собственную казнь несомненно было сильным христианским свидетельством. Его стали называть Игнатием Богоносцем. Несомненно, это придало авторитетности и его посланиям. Евсевий говорит, что во многих церквях еще читается «Пастырь» Гермы и Послание Климента Римского [7, с. 459-460]. Чтение книги во время богослужения – это фактическое признание её священной. Вероятно, «Пастырь» привлекал многих своим аскетическо-апокалиптическим характером, а вот Послание Климента Римского к коринфянам читалось благодаря авторитету Климента – одного из первых римских епископов, переемника апостола Петра.
Большим авторитетом в церкви пользовались те, кто пострадал за Христа. Такие люди пользовались правом восстанавливать в церкви отпадших. Это породило конфликт с официальными церковными служителями, которые оспаривали такое право у исповедников. В результате заседаний местного собора, созванного Киприаном, и благодаря его заявлениям, восстановление в Церкви отпадших стало подчиняться определённым правилам. «Церковь – Тело Христово, и она станет соучастницей победы её Главы. Поэтому вне Церкви нет спасения и никто не может считать Бога Отцом, если не считает Церковь матерью» — это подразумевало и, хотя не абсолютное, но подчинение официальной власти в Церкви [1, с. 87-89].
В Церкви с самого начала была велика сила традиции. Предпочтение всегда отдавалось предшественникам, и наиболее древним. Автор так называемого «Канона Муратори» как довод, говорящий не в пользу книги «Пастырь» утверждает, что «эта книга написана совсем недавно, в наше время» [4, с. 196]. Афанасий Великий, предостерегая против арианского учения, и зная, что ариане часто опираются на библейские тексты, пишет: «Каждый, содержа веру, принятую от Отцов, которую и собравшиеся в Никее предали памяти письменно, да не потерпит тех, которые против неё замышляют нововведения. Хотя пишут вам изречения из Писаний, не потерпите написавших; хотя произнесут православные речения, не внимайте говорящим так» [2, с. 20]. Он ссылается на «Написанную в Никее Отцами веру» [2, с. 37], и хотя Арий пытается так же опереться на традицию, начиная одно из своих произведений так: «От избранных Божиих по вере, богоразумных, святых чад, правомерных, приявших Святого Божия Духа, причастников премудрости, мужей образованных, богоучимых и всем премудрых научился я сему» [2, с. 181], Афанасий всё же указывает чуждый традиции дух учения Ария: «Кто слышал когда что-либо подобное? Или откуда или от кого услышали это подкупленные и льстивые защитники ереси? Кто, преподавая огласительное учение, говорил им подобное сему? Кто сказал им, что оставив служение твари, опять приступаете вы служить твари и произведению? Если же сами сознаются, что в первый раз услышали теперь это, то пусть не отрицают, что ересь эта – чужда нам и не от Отцов заимствована. Не от Отцов же заимствованное, а ныне только приобретенное может ли быть чем иным, а не тем, о чём предсказал блаженный Павел: в последние времена отступят некоторые от веры…» [2, с. 185]. Консервативность — не всегда недостаток, думается, консервативность помогла Церкви удержаться в рамках апостольского учения тогда, когда проповедь Евангелия выглядела для многих юродством (в сравнении с неоплатонизмом или стоицизмом, к примеру).
Интересно, что в древней Церкви, как и сейчас, во многих конфессиях понятие богодухновенности не было ограничено лишь кругом канонических Писаний. Брюс Мецгер, показывая примеры высказываний древних авторов, приписывающих непосредственное вдохновение кому-либо не из авторов Священных книг, далее говорит: «В каком-то смысле исполненными этого вдохновения считали себя не только ранние церковные писатели; преемники их говорили так о своих предшественниках и даже о современниках… Боговдохновенность Писания считалась одной из форм многообразной деятельности Духа; это видно по тому, как употребляли слово θεοπνευστος («исполненный божественного духа»). Слово это, которое употреблено во фразе «всё Писание богодухновенно» (2 Тим 3:16), использовал и Григорий Нисский, когда отзывался о «Шестодневе» Василия Великого, своего брата, как о «боговдохновенном толковании… [восхищающем] не менее, чем слова Моисея…Оно же стоит в послании Эфесского Собора, где соборное осуждение Нестория названо «решением, принятым по Божьему вдохновению»… Итак, Отцы не колеблясь называют разные документы, не входящие в Св. Писание, «богодухновенными». Это говорит о том, что они не считают этот признак уникальным свойством канонических книг» [4, с. 250].
Авторитет Священного Писания и символов веры
Неоднократно в раннехристианской литературе упоминается слово «предание». Можно с уверенностью сказать, что значение этого слова не таково, как в наши дни. Теперь под преданием понимается некая альтернатива и дополнение к Священному Писанию, которое признаётся православными христианами и католиками. Для древних христиан предание – это скорее зачаточная форма канона, то есть это книги, признаваемые священными, традиции их понимания, традиции христианской жизни и вся система христианского мировоззрения. Вот как в полемике с еретиками ссылается на предание Ириней: «Все желающие видеть истину, могут во всякой церкви узнать предание апостолов, открытое во всём мире; и мы можем перечислить епископов, поставленных апостолами в церквах и переемников их до нас, которые ничего не учили и не знают такого, что эти (еретики) бредят. Ибо если бы апостолы знали сокровенные таинства, которые они сообщали совершенным отдельно и тайно от прочих, то передали бы их в особенности тем, кому поручали самые церкви» [10, с. 222]. Аналогично смотрит на этот вопрос и Тертуллиан. Короткое время, которое отделяет этих авторов от апостольского периода позволяет им с полным доверием относиться к немногочисленным ещё «промежуточным звеньям» в цепочке переемственности – епископам апостольских церквей, хранителям предания. Однако, минувшие столетия, изменения, которые произошли в церкви и неверность многих из тех, кто претендовал на это звание, заставляет нас усомниться в надёжности этой цепочки. Итак, хотя мы не можем считать современных епископов в полной мере носителями апостольской традиции, мы можем быть уверены, что церкви, основанные апостолами, еще оставались таковыми во втором-третьем веках христианской эры.
В связи с появлением многочисленных ересей потребовались краткие определения, формулировки ключевых моментов христианской веры для того, чтобы отличать своего от чужого, для того, чтобы передать эти ключевые моменты новообращенному и крещаемому, для того, чтобы сохранить веру и предать её потомкам. Появлялись Символы Веры. Тертуллиан, свободно цитируя символ веры, который здесь он называет «Правилом веры», в сочинении «О прескрипции (против) еретиков», далее заявляет: «Вера твоя – говорит Он [Христос], — спасла тебя (Лук 18:42), а не начитанность в Писании. Вера заключена в Правиле; в ней ты находишь закон и спасение за соблюдение закона…Не знать ничего против Правила веры – это знать всё» [3 с. 112-113]. Миллард Эриксон утверждает, что современная форма так называемого Апостольского Символа веры возникла в Галлии в пятом или шестом веке, но он восходит к римскому исповеданию, и ко второй половине второго века ранняя форма этого символа веры была распространена в Северной Африке, Галии и Малой Азии [11 с. 637].
Ересями же, отчасти было вызвано и появление канона Священного Писания – христианам хотелось знать, каким книгам можно доверять. Первым назвал свой список священных книг еретик Маркион, и это ускорило процесс определения церковного канона [4 с. 99-100]. Другой причиной были гонения – христианам приходилось страдать, скрывая книги, и необходимо было знать, ради каких из книг нужно идти на жертвы.
Основным критерием каноничности было соответствие книги «правилу веры» (интересно, что не наоборот (!)) [4, с. 245-246].
Многие выдающиеся деятели Церкви составляли свои списки книг, которые являются достоверными и должны быть использованы для личного и общецерковного чтения. Первый известный из таких списков – Канон Муратори, названный так по имени открывшего его историка и исследователя Людовико Антонио Муратори. Его, на основании внутренних свидетельств, относят к концу второго века. В этом списке неизвестный автор, являющийся членом римской церкви перечисляет книги, которые принимаются как священные в римской церкви, и добавляет к этому свои краткие пояснения. [4 с. 188-199]. Очень важна классификация книг, сделанная выдающимся Церковным историком четвёртого века Евсевием Кессарийским, и его вклад в утверждение канона, так как именно ему император Константин поручил руководство изданием пятидесяти экземпляров Библий, которые должны были стать эталоном для многих последующих изданий. В своей классификации Евсевий делит чтимые христианами книги на «церковные», среди которых канонические – признанные и спорные, и неканонические, но тоже являющиеся церковными, и «нецерковные» — книги еретического содержания [4 с. 199-205]. Свои списки священных книг составляли Кирилл Иерусалимский [4 с. 199-205], Григорий Богослов, Амфилохий, Епифаний Саламийский. Очень важен список книг из пасхального послания 367-го года Афанасия Александрийского, так как это первый официальный список, полностью соответствующий современному составу Нового Завета [4 с. 206-214]. На Западе, как утверждает Мецгер, было больше определённости в отношении каноничности книг: «В поисках верховного авторитета Запад гораздо сильнее стремился достичь бескомпромиссного выбора между «да» и «нет» [4 с. 225]. «Августин, пользуясь своим весом добился признания 27 книг на трёх местных Соборах: в 393 г. в Гиппоне; в 397 г. в Карфагене, и в 419 г. – снова в Карфагене. Определение канона открывается прямым и недвусмысленным указанием: ˝Кроме канонических Писаний ничего не должно читаться в церкви под именем божественного Писания˝» [4 с. 235].
Мы сознательно не заостряли внимания на том, какие из авторов какие книги опускали, и какие добавляли к канону, но коснёмся этого вопроса в общем. Наибольшие разногласия вызывало Откровение (возможно, в связи с активным использованием его монтанистами, и в связи с неприятием многими в ранней церкви учения о тысячелетнем царстве), Послание к Евреям (из-за стилистических отличий от других посланий Павла и анонимности). Кроме того, в разных списках священных книг встречаются сомнения или отсутствуют Соборные послания – Второе и Третье Иоанна, Второе Петра, Иакова, Иуды. Во многих церквях практически до конца четвёртого века вместо евангелий читался Диатессарон Татиана (согласование четырёх евангелий) [4 с. 215]. Читаются, как мы упомянули уже, «Пастырь», «Дидахе», Первое послание Климента к Коринфянам, кое-где – Третье послание Павла к Коринфянам, Апокалипсис и Деяния Петра, и т. п.
Несомненно, высказывания столь значительных людей в Церкви очень важны для канонизации Священных книг, но необходимо обратить внимание на то, что все эти люди, а также соборы фактически не принимали единоличных решений – они лишь описывали ситуацию в Церкви, и книги, считающиеся общепризнанными или спорными – книги принимаемые или отвергаемые Церковью, и книги, по поводу которых в Церкви пока не было единого мнения. Повсеместное признание церквями, в течение длительного времени – это один из критериев каноничности. Первым провозгласил этот принцип Августин. В своём трактате «О христианском учении», в котором приводит список канонических книг, он пишет: «Христианский читатель скорее будет придерживаться этого критерия в оценке канонических писаний, предпочитая те из них, которые принимаются всеми частями Вселенской Церкви, другим, не получившим такого признания. Выбирая из последних, принимаемых не всеми, он предпочтёт те, что признаны в большем числе церквей и используются в самых влиятельных церквах. Но если окажется, что одни книги признаёт больше народу, а другие – более авторитетные церкви (хотя вряд ли это возможно), я думаю, что следует признать их равенство» [4 с. 234]. То есть книги провозгласили каноничными потому что они таковыми уже давно были для большинства ортодоксальных церквей в течение очень длительного времени.
Выводы (вместо заключения)
Очень важно сделать не просто формальное обобщение сказанного, но извлечь выводы из исторического материала, который мы рассмотрели. Мы увидели, что христиане, хотя имеют доступ к мудрости Духа Святого, нуждаются в том, что было бы «осязаемо» и имело бы абсолютный авторитет. В разные времена этим авторитетом наделялись апостолы; епископы, переемники апостолов; авторитетны для христиан были высказывания мучеников и святых, и постановления Соборов. Наконец, авторитетны Священные книги Библии, для спасения которых многие жертвовали своей жизнью.
Со временем высказываний святых становится всё больше, все больше соборных постановлений, хотя и святые могут иногда по-человечески мыслить, и Соборы иногда в последующей истории называются «разбойничьими». Думается, что если расширять понятие «авторитетного», до неопределённого круга высказываний, то само это понятие будет терять силу своего значения, и если когда-нибудь это понятие расширить до бесконечности («авторитетно всякое высказывание»), то значение этого слова можно будет определить как «авторитетное = бессмысленное, пустяковое».
Это «доказательство от абсурдного» должно нам помочь понять, что существует как слово из обиходного языка «авторитет» — которое означает субъективную и относительную силу, значимость какой-либо мысли, высказывания, образа для какого-либо человека или группы, так и слово «авторитет» из богословского лексикона, с несколько отличным значением. Мы нуждаемся в слове «авторитет, авторитетное» как в богословском термине, и как у термина, у этого слова должно быть однозначное определение. «Авторитетное» — это то, в чём грешно сомневаться и с чем невозможно спорить, то, что обладает непреходящим значением и с чем можно сверяться как с эталоном. Итак, слово «авторитет» как богословский термин означает, просто-напросто: «авторитет = абсолютный авторитет».
Но в таком значении авторитетное в христианстве должно иметь чётко очерченные границы. Если для древних христиан книги Священного Писания были авторитетны постольку, поскольку исходили от апостолов и соответствовали правилу веры, то по прошествии столь длительного времени, для нас уже все правила веры проверяются книгами Писания, а не наоборот. Евангельское христианство стоит на авторитете канонических книг Священного Писания, и, возможно ещё лишь только символов веры и вероучений постольку и в той степени, поскольку и в какой степени они соответствуют духу Писания. Но зачем, тогда мы вообще добавили к Писанию символы веры и вероучения? Несомненно, что это слова, сформулированные людьми, однако, принятые Церковью. Эти человеческие слова основываются на Слове Божием и «разъясняют» его. Разъяснять ведь Писание нужно не только для «простых» но и для «богословов». Если для первых всё в Писании сложно и непонятно, то для вторых, зачастую – «всё многозначно и противоречиво». Поэтому появились вероучения и символы веры для того, чтобы закрепить понимание Церковью того, во что она верит, и, прежде всего Писания, в точных, однозначных богословских формулировках. Это как «ответ» Церкви на воспринятое Откровение. Для того чтобы показать, что она восприняла и поняла, насколько возможно, Откровение, Церковь сформулировала его истины своими словами – чётко, однозначно, и зафиксировала это понимание в истории для поколений христиан более отдалённых от евангельских событий. Но проверяться вероучения должны Писанием, и без него не имеют никакой ценности.
В наше время, мы, встречаясь с представителями различных религиозных конфессий и групп, зачастую довольно «экзотических», можем задавать им вопрос, что является для них авторитетом в абсолютном смысле слова. И тогда, если для представителя какой-либо группы абсолютным авторитетом являются слова человеческие – это многое поставит на свои места в разговоре, и станет поводом к тому, чтобы человек проверил надёжность своих основных жизненных ориентиров.
Список используемой литературы
1. Хусто Л. Гонсалес История Христианства. Том 1. От основания Церкви до эпохи Реформации. СПб, Библия для всех, 2001 г
2. Афанасий Великий. Творения в четырёх томах, т. 2, Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994 г.
3. Квинт Септимий Флорент Тертуллиан. Избранные сочинения. Ред. А.А. Столярова, «Прогресс», М., 1994 г.
4. Брюс М. Мецгер Канон Нового Завета. Происхождение, развитие, значение. Библейско-Богословский институт св. апостола Андрея., 1998 г.
5. Эрл Е. Кернс «Дорогами Христианства», М., Протестант, 1992 г.
6. Дональд Гатри Введение в Новый Завет, СПб, «Богомыслие», «Библия для всех», 1996 г.
7. Писания Мужей апостольских. Латвийское Библейское Общество, Рига, 1994 г.
8. В.В. Болотов Лекции по истории древней Церкви, т.2. История церкви в период до Константина Великого. Издание Спасо-Преображенского Валаамского Ставропигальского монастыря, М., 1994 г.
9. Евсевий Памфил. Церковная история. Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1993 г.
10. св. Ириней Лионский. Творения. «Паломник», «Благовест», 1996 г.
11. Миллард Эриксон «Христианское богословие»